— Ну что, в таком прикиде не стыдно и храм навестить, — рассудительно изрёк Сидоркин.

13. Прожорливый потомок Бога

— Йэх! На! Нах!.. — Сидоркин, облачённый в рясу, с непостижимым удовольствием колол дрова. Изредка бросая взгляд на храм. Физический труд облагораживает, вот уж точно. Кроме того, дьявольская замута шла к финалу, а конец радостней, чем начало. Принципиально и всегда. Такие вот противоречия млели в душе карманника.

Десять черноризцев оказывали Сане посильную помощь: сортировали дерево и таскали в сарай готовые чурки.

К кольщику подошёл монах. Вообще, кто такой монах? Палка-палка-огуречик, два глаза, нос, борода, ряса. Описывать бессмысленно, ведь все монахи похожи как тризнецы. Но данного инока описать всё же стоит.

— Истинно! — раздался глас. То ли с небес, то ли из-под земли.

Монах был упитан. На полголовы ниже Сани. Бороды не было. Вернее, слабая щетина пробивалась, но бороды как таковой, не было. Вероятно, она просто плохо росла. Ну, что ещё? Тёмные растрёпанные волосы под каре, жирные щёчки, нос кнопкой. Маленький, аккуратный, резко очерченный рот. И глаза — голубые и круглые, как у сиамского кота.

— Брат Алекса-андр! — позвал он тихо тонким голоском.

Сидоркин воткнул топор в чурку, разогнул натруженную поясницу:

— Ну?

— Ты не шутил насчёт еды? Ты и сегодня есть не будешь? Я желаю занять очередь!

— Жрать хочешь? — ухмыльнулся карманник.

— Ага… — вздохнул собеседник.

— Тебя как зовут? — послушник внимательно, даже очень, присматривался к иноку.

— Братец Сергий.

— Это ты меня впускал на территорию, когда я стучал? — припомнил вор.

— Я… — в круглых глазах сидело ожидание.

— Ты когда снова дежуришь у ворот?

— Сегодня вечером и ночью. А что?

— Серёга, ты первый в очереди за баландой! — торжественно объявил карманник, очевидно сделав какие-то выводы.

— Спасибо… А зачем ты спросил про моё дежурство?

— Иди-ка сюда, — поманил его пальцем Сидоркин.

Послушник нагнулся к монашьему уху, но заметил, что никто не работает. Иноки чутко замерли, прислушиваясь. Вор обвёл братию грозным взором:

— Вас учили, что подслушивать нехорошо?

— Да брось, брат! — ответствовал монах, заросший до ушей бородой, тот самый, что заглядывал в келью, когда карманник мерил рясу. — В этих стенах нет секретов, ведь Господь всё видит.

— Я намедни слышал сие. И вот что отвечу! Видимо, у Господа работа такая — подслушивать и подглядывать, — отпарировал послушник. — Но какое, блин, отношение к его работе имеете вы? Я хочу сказать братцу Серёге глубоко личную вещь, которая касается тока меня!

— Да ладно, остынь, — бородач горько пожал плечами, но постарался развернуться с равнодушным видом, понёс дрова в чулан. Иные иноки тоже принялись за работу.

Из келейного барака показался настоятель, и попрыгал к дровосекам.

— Спасите наши души, мать их ети… — хмуро проворчал Саня. — Позже поговорим, лады? — риторически спросил у Сергия, и вновь взялся за топор.

* * *

Был томный вечер. Монахи собрались в трапезной. Сквозь окна столовой-кухни подглядывал красный апрельский закат. Два десятка иноков заворожено наблюдали, как настоятель хлебает гороховый суп с лапшой. Саня сидел напротив Трифона, время от времени с задумчивым видом кидая в рот маленькие кусочки хлеба. Тело всё ещё терзало похмелье, а сердечко волнение, поэтому питать плоть абсолютно не хотелось.

— Мяу! — по столовой пробежал маленький чёрный котик.

Игумен отложил ложку и допил остатки бульона. Затем чинно, не спеша, выпил чай. Как по команде, с тяжким вздохом, монахи поднялись.

— Спасибо Господу, который нас поит и кормит! — нараспев возгласил Феофил. — Да святится имя его ныне и присно и во веки веков! Благослови братию, Иисус!

— Аллилуйя! — грянуло двадцать глоток.

— Детки мои! — возвышенно молвил игумен. — Я имею к вам важный вопрос. Нужно отнести брату Сергию его порцию ужина на пост к воротам! Кто желает это сделать?

— Яяяяя! — одновременно крикнуло двадцать голосов.

Настоятель обвёл глазами стол и увидел полную тарелку, стоящую перед послушником:

— Ты, почему не ешь, брат Александр? Нет аппетита?

— Типа того, — усмехнулся Сидоркин. — Очищаю душу, и всё такое.

— Послушник Александр отнесёт брату Сергию суп и чай! — объявил игумен. — Все свободны, можете катиться в туалет, а после по своим кельям.

Сидоркин собрал нехитрые яства и вышел из трапезной. В правой руке он нёс небольшой тазик, накрытый листом бумаги. Другой рукой держал литровую кружку чая, сверху неё покоилась тарелка с хлебом.

— Как в лучших ресторанах Москвы, — бормотал карманник.

Он вышел к кирпичному флигельку возле ворот. Отворил ногой фанерную дверь. Внутри беленые чистые стены, без обоев и картинок. В углу, на тумбочке, икона. Также в наличии большой стол под клеенкой, ободранный диван и два стула. На диване лежало толстое тело Сергия. При появлении официанта тело сразу же встало, и на всех парах попрыгало к столу.

— Вот твоя жратва! — Сидоркин сгрузил ужин. — И моя порция, как и обещал.

— Спасибо, братец Александр! — инок присел на стул, достал из ящика алюминиевую ложку, и — придирчиво ощупав глазами тазик — принялся, жадно чавкая, поглощать похлёбку.

Саня опустился на диван и недолго понаблюдал за иноком. Потом вальяжно сказал:

— Слышь, Серёга, я хочу тебе помочь…

Монах на миг оторвался от жрачки, и усердно кивнул, показывая, что слушает. И дальше погрузился в чавканье.

— Я вижу, что ты здесь постоянно голодаешь, — небрежным тоном продолжал карманник. — Мало того, кормят всякой дрянью… Я смогу тебя выручить. Как думаешь, почему я ничего не трескаю?

— У-у-у?.. — недоумённо промычал инок с набитым ртом:

— У меня был с собой запас хавки, — пояснил ворюга. — Я пронёс её в карманах штанов и за поясом. Как понимаешь, много я пронести не мог, и еда уже закончилась. Но сегодня мне привезут из Малосибирска уже много. Я желаю поделиться с тобой.

— А что тебе привезут? — Сергий всё-таки оторвался от супчика.

— Чем порадуют, блин? Гм… Ну, колбаской, всякими там паштетами… о, точняк, вспомнил, будет шашлык!

— До воскресенья Великий пост, мясного нельзя! — возразил монах, жуя слова. Рот был забит супом.

— Ты, главное, не грузись постом, — осадил Сидоркин. — Господь не обидится, если мы немного потешим плоть.

— Ты уве-ерен? — закатил круглые глаза инок. Он губами вытянул из тазика остатки жижи. И основательно взял кружку.

— Да, чёрт возьми, уверен! Ты ведь хочешь шашлык?

— Хочу! — потупился Сергий. Громко булькая, в несколько глотков, он выпил чай.

Сидоркин чувствовал себя Миклухо-Маклаем, меняющим у дикарей мыло на золото. Такого тупого развода он, честно, не ожидал. Воришка встал, собираясь уходить. Молвил нежно:

— Ну и классно! Сегодня ночью я стукну в окно, отопрёшь ворота. Возьму продукты и сразу назад. Поделим их по-братски! Жди!

Сергий и сам поднялся. Спросил, краснея:

— Почему ты заботишься обо мне, братец Александр?

— Нравишься ты мне, Серёга! — лучезарно подмигнул ворик. — В тебе есть что-то такое… э-э-э… — он щёлкнул пальцами, огляделся, упёрся взглядом в икону и неожиданно выпалил. — От Бога!

Монах открыл свой маленький рот. И так и стоял, не закрывая.

— Точняк, блин! — развивал мысль карманник. Он подошёл к лику Спасителя, взял иконку в руки, с прищуром глянул на толстяка. — Ты и этот Парень сильно похожи!

Сергий заворожено провёл пальцами по своим жирным щекам, ощупал двойной подбородок и мелкий (как у мопса) нос.

— Посмотри в зеркало, увидишь!

— В обители нет зеркал, — грустно констатировал монах. — Это дьявольское изобретение…

— Ну, я тебе говорю, — не отставал карманник, ставя икону назад. — Те же глаза и губы… — Он по-свойски хлопнул инока по плечу. — Ты стопудов божий потомок!

— У меня в Израиле дядя жил! — зарделся Сергий, отходя от шока.

— Ну, вот видишь, чёрт подери! Бог, кажется, был евреем?

— Иудеем! — поправил монах. — Что, в принципе, одно и то же.

— До ночи, Серёга, — усмехнулся Сидоркин. — Я пойду… мешок для жратвы приготовлю побольше.

14. Чистый четверг

— Эх, — тяжко вздохнул